|
|
|
Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей »
Книга первая. Европейский нигилизм |
|
| 114. |
Собственно говоря, нам уже более и не нужно противоядие против первого нигилизма: жизнь теперь уже не настолько необеспечена, случайна и бессмысленна у нас в Европе. Теперь, уже не нужно такое чрезмерное потенцирование ценности человека1, ценности зла и т.д., — мы допускаем значительное понижение этой ценности, мы можем вместить и много бессмысленного и случайною: достигнутая человеком сила позволяет смягчить суровость муштровки, самым сильным средством которой была моральная интерпретация. «Бог» — это слишком крайняя гипотеза.
|
|
| 115. |
Если наше очеловечение в каком-либо смысле может считаться действительно фактическим прогрессом, то только в том, что мы больше не нуждаемся в крайних противоположностях, вообще ни в каких противоположностях...
|
|
| |
мы приобрели право любить наши внешние чувства, мы во всех степенях и отношениях одухотворили их и сделали их архаистическими;
|
|
| |
мы приобрели право на все те вещи, которые до сих пор пользовались самой дурной славой.
|
|
| 116. |
Переворот в порядке рангов. Фальшивомонетчики благочестия, священники, становятся для нас чандалой: они заняли место шарлатанов, знахарей, фальшивомонетчиков, колдунов: мы считаем их за развратителей воли, за величайших клеветников на жизнь и мстителей жизни, за возмутителей в среде неудачников. Из касты прислужников, шудр, мы сделали наше среднее сословие, наш «народ», то, чему мы вручили право на политические решения.
|
|
| |
С другой стороны, прежняя чандала занимает верхи: впереди всех богохульники, имморалисты, всякого рода бродячий элемент, артисты, евреи, музыканты, в сущности все ославленные человеческие классы.
|
|
| |
Мы возвысились до честных мыслей, мало того, мы определяем, что такое честь на земле, «знатность»... Мы все теперь заступники за жизнь. Мы, имморалисты, теперь главная сила: другие великие власти нуждаются в нас... Мы строим мир по подобию своему.
|
|
| |
Мы перенесли понятие «чандала» на священников, учителей потустороннего, и на сросшееся с ними христианское общество, с присоединением всего, имеющего одинаковое с ними происхождение, пессимистов, нигилистов, романтиков сострадания, преступников, людей порочных, — всю ту сферу, где изобретено было понятие «Бога» как спасителя...
|
|
| |
Мы гордимся тем, что нам уже не нужно быть лжецами, клеветниками, заподозревателями жизни...
|
|
| 117. |
Прогресс девятнадцатого столетия по отношению к восемнадцатому (в сущности мы, настоящие европейцы, ведем войну против восемнадцатого столетия):
|
|
| |
1) «Возврат к природе» все решительнее понимается в смысле прямо противоположном тому, который придавал этому термину Руссо — прочь от идиллии и от оперы!
|
|
| |
2) все решительнее — антиидеализм, объективность, бесстрашие, трудолюбие, чувство меры, недоверие к внезапным переменам, антиреволюционность;
|
|
| |
3) все более решительная постановка на первое место вопроса о здоровье тела, а не о здоровье «души»; последняя понимается как некоторое состояние, обусловленное первым, первое по меньший мере, — как первоусловие здоровья души.
|
|
| 118. |
Если что и достигнуто, так это — более беззаботное отношение к нашим внешним чувствам, более радостное, благорасположенное, гетевское отношение к чувствительности вообще2; равным образом более гордое чувство по отношению к познанию. «Чистый глупец» встречает мало веры в себя.
|
|
| 119. |
Мы — «объективные». То не сострадание, что отвергает нам врата к наиболее отдаленными чуждым нам формам бытия и культуры; но наша доступность и непредвзятость, которая именно не сострадает, но против того находит интерес и забаву а тысяче вещей, от которых прежде страдали (которые возмущали, которыми поражались или на которые смотрели враждебно и холодно). Страдание во всех его оттенках нам теперь интересно: но от этого мы конечно не являемся более сострадательными, даже в том случае, если созерцание страдания до глубины души потрясает нас и трогает нас до слез: мы из-за этого решительно не приходим в настроение большой готовности прийти на помощь.
|
|
| |
В этом добровольном желании созерцания всякого рода нужд и проступков мы окрепли и выросли в силе по сравнению с восемнадцатым веком; это — доказательство роста нашей мощи (мы приблизились к XVII и XVI столетиям)... Но было бы глубоким недоразумением рассматривать нашу «романтику» как доказательство нашей «более прекрасной души». Мы стремимся к сильным sensations3, как к тому же стремились все более грубые времена и слои народа. (Это надо тщательно отличать от потребности слабых нервами и декадентов и декадентов, у которых мы видим потребность в перце, даже жестокость).
|
|
| |
Мы все ищем таких состояний, к которым бы не примешивалась более буржуазная мораль, а еще того менее поповская мораль (каждая книга, от которой еще веет пасторским и богословским воздухом, производит на нас впечатление достойной сожаления niaiserie4 и бедности). «Хорошее общество» — это такое общество, где в сущности ничем не интересуются, кроме того, что запрещено в буржуазном обществе и что пользуется там дурною славою; так же обстоит дело и с книгами, музыкой, политикой, оценкой женщины.
|
|
| 120. |
Приближение человека к природе в XIX столетии (восемнадцатый век — столетие элегантности, тонкости и des sentiments genereux5). Не «возврат к природе», ибо еще никогда не было естественного человечества. Схоластика неестественных и противоестественных ценностей, вот — правило, вот — начало; к природе человек приходит после долгой борьбы — никогда не возвращается к ней назад... Природа — это значит решиться быть столь же моральным, как природа.
|
|
| |
Мы грубее, прямее, мы полны иронии к великодушным чувствам, даже когда мы сами попадаем под власть их.
|
|
| |
Естественнее стало наше высшее общество, — общество богатых, праздных; люди охотятся друг на друга, половая любовь — вид спорта, в котором брак играет роль препятствия и приманки; развлекаются и живут ради удовольствия; на первом месте ценят телесные преимущества; развито любопытство и смелость.
|
|
| |
Естественнее стало наше отношение к познанию; мы с чувством полной непорочности предаемся распутству духа, мы ненавидим патетические и гиератические6 манеры, мы находим себе забаву в самых запретных вещах, у нас едва ли был бы еще какой-либо интерес к познанию, если бы по дороге к нему мы принуждены были скучать.
|
|
| |
Естественнее стало наше отношение к морали. Принципы стали смешными; никто более не решается без иронии говорить о своем долге. Но ценится готовый на помощь, доброжелательный строй души (мораль видят в инстинкте и пренебрегают остальным. Кроме разве нескольких понятий по вопросам чести).
|
|
| |
Естественнее стало наше положение in politicis7: мы усматриваем проблемы мощи, некоторый quantum8 силы, относительно другого quantum'a. Мы не верим в право, которое бы не покоилось на силе отстоять себя, мы ощущаем все права как завоевания.
|
|
| |
Естественнее стала наша оценка великих людей и вещей: мы считаем страсть за преимущество9, мы не признаем великим ничего, к чему бы не примешивалось и великого преступления: мы воспринимаем всякое величие как постановку себя вне круга морали.
|
|
| |
Естественнее стало наше отношение к природе: мы уже не любим ее за ее «невинность», «разумность», «красоту»; мы ее таким порядком «одьяволили» и «оглупили». Но вместо того, чтобы ее презирать за это, мы с тех самых пор стали чувствовать себя в ней больше «дома», она стала нам как-то роднее. Она не претендует на добродетель: мы уважаем ее за это.
|
|
| |
Естественнее стало наше отношение к искусству: мы не требуем от него прекрасных вымыслов и т.п.; царит грубый позитивизм, который констатирует, сам не возбуждаясь.
|
|
| |
In summa: Стали заметны признаки того, что европеец XIX столетия менее стыдится своих инстинктов; он сделал добрый шаг к тому, чтобы когда-нибудь признаться самому себе в своей безусловной естественности, т.е. своей неморальности, без всякой горечи: напротив того, с сознанием своей силы вынести лицезрение этой истины.
|
|
| |
Для некоторых сказанное будет звучать как утверждение, что испорченность шагнула вперед, и действительно человек приблизился не к природе, о которой говорит Руссо, но сделал лишний шаг вперед к той цивилизации, которую он отвергал. Мы возросли в силе, мы опять ближе подошли к XVII веку, а именно ко вкусам, установившимся в конце его (Данкур10, Лесаж11, Реньяр12).
|
|
| 121. |
Культура contra13 цивилизация. — Высшие точки подъема культуры и цивилизации не совпадают: не следует обманываться в вопросе о глубочайшем антагонизме между культурой и цивилизацией. Великие моменты культуры всегда были, морально говоря, эпохами испорченности; и с другой стороны, эпохи преднамеренного и насильственного укрощения зверя-человека (цивилизации) были временами нетерпимости по отношению к наиболее духовным и наиболее смелым натурам. Цивилизация желает чего-то другого, чем культура: быть может, даже чего-то прямо противоположного.
|
|
| 122. |
От чего я предостерегаю? От смешения инстинктов декаданса с гуманностью;
|
|
| |
от смешения разлагающих и необходимо влекущих к декадансу средств цивилизации с культурой;
|
|
| |
от смешения распущенности и принципа «laisser aller»14 с волей к власти (она представляет из себя прямо противоположный принцип).
|
|
| 123. |
Нерешенные проблемы, вновь поставленные мной: проблема цивилизации, борьба между Руссо и Вольтером около 1760. Человек становится глубже, недоверчивее, «аморальнее», сильнее, самоувереннее, и постольку «естественнее». Это прогресс. — При этом, путем известного разделения труда, отделяются озлобленные слои от смягченных, обузданных, - так, что общий факт не так то легко бросается в глаза... Из самой природы силы, власти над собою и обаяния силы вытекает то, что эти более сильные слои овладевают искусством принудить всех видеть в их озлоблении нечто высшее. Всякий «прогресс» сопровождается истолкованием возросших в силе элементов в смысле «добра».
|
| 124. |
Возвратить людям мужество их естественных инстинктов.
|
|
| |
Препятствовать их низкой самооценке (не обесценение в себе человека как индивида, а человека как природы)...
|
|
| |
Устранить из вещей противоположности, постигнув, что мы их сами вложили в них.
|
|
| |
Устранить вообще из жизни идиосинкразию общественности (вина, наказание, справедливость, честность, свобода, любовь и т.д.)
|
|
| |
Движение вперед к «естественности»: во всех политических вопросах, также и во взаимоотношении партий, — даже меркантильных, рабочих или работодательских партий — дело идет о вопросах мощи: «что я могу» — и лишь затем как вторичное: «что я должен».
|
|
|
|
|
1 В данном случае — попытка решить психологические и социальные проблемы путём всё большего увеличения относительной ценности человеческой личности, что (до определённых пределов) составляет основу современного западного «умозрения».
2 Гёте считал чувственность движителем душевного развития человека вообще и его творчества в частности: «видно, природе угодно, чтобы один пол воспринимал другой как чувственное воплощение всего доброго и прекрасного», и далее: «всё, что радовало, мучило или хотя бы занимало меня, я тотчас же спешил превратить в образ, в стихотворение».
3 Sensations - ощущения (фр.).
4 Niaiserie - глупости (фр.).
5 Des sentiments genereux - щедрых чувств (фр.).
6 иератический (греч.) — священный.
7 In politicis - в политике (лат.).
8 Quantum - некоторое количество (лат.).
9 Нем. wir rechnen die Leidenschaft als ein Vorrecht, т. е. признаём преимущество страсти.
10 Данкур, Флоран (1661–1725): французский драматург, автор нескольких «комедий нравов» наподобие мольеровских («Модный кавалер», «Добропорядочные мещане» и др.).
11 Лесаж, Ален Рене (1668–1747): французский писатель, драматург, автор многочисленных романов, сатирических повестей и комедий (См., напр.: Лесаж А. Похождения Жиль Блаза из Сантильяны. Т. 1–2. Л., 1958; Хромой бес. М., 1969).
12 Реньяр, Жан Франсуа (1655–1709): французский драматург, автор нескольких комедий в стихах и прозе («Игрок», «Единственный наследник» и пр.).
13 Contra - против (лат.).
14 «Laisser aller» - небрежности (фр.).
|
|
|
|
