Фридрих Ницше
 VelChel.ru
Биография
Хронология
Галерея
Стихотворения
Стихи: Дионисийские дифирамбы
Так говорил Заратустра
Несвоевременные размышления
Злая мудрость. Афоризмы и изречения
Странник и его тень
  §1 - §7
  §8 - §16
  §17 - §23
  §24 - §32
  §33 - §39
  §40 - §52
  §53 - §67
  §68 - §86
  §87 - §106
  §107 - §122
  §123 - §137
  §138 - §156
  §157 - §170
§171 - §182
  §183 - §192
  §193 - §212
  §213 - §218
  §219 - §239
  §240 - §263
  §264 - §276
  §277 - §285
  §286 - §299
  §300 - §320
  §321 - §340
  §341 - §350
Человеческое, слишком человеческое
По ту сторону добра и зла
К генеалогии морали
«ЕССЕ HOMO»
Антихристианин
Веселая наука
Казус Вагнер
Сумерки идолов, или как философствуют молотом
Утренняя заря, или мысль о моральных предрассудках
Рождение трагедии, или Элиннство и пессимизм
Смешанные мнения и изречения
Воля к власти
Рождение трагедии из духа музыки
Cтатьи и материалы
Ссылки
 
Фридрих Вильгельм Ницше

Странник и его тень » Параграфы §171 - §182

 

171.

Служители нayкu и другие. Всех действительно дельных и полезных ученых можно бы назвать "служителями науки". В молодости, когда их разум достаточно развился, память достаточно наполнилась, рука и глаз прибрели верность, один из старших ученых определяет им место в науке, где способности их могут принести пользу; впоследствии, когда они начинают понимать в чем заключаются пробелы и недостатки их учености, они сами пристраиваются, туда, где нужны. Это корпорация людей, живущих для науки. Но бывают, и тем более исключительные, вполне зрелые натуры, из которых редко выходит какой ни будь прок, и для которых "существует наука" - по крайней мере им самим так кажется - между ними часто встречаются неприятные, самомнительные, упрямые люди, но почти все они бывают до известной степени обворожительны. Это не служители и не родители науки, они с известным властным равнодушием только пользуются тем, что выработано и утверждено теми другими, редко удостаивая их незначительной похвалы, относясь к ним, как к существам низшего порядка. А между тем они одарены теми же качествами, только иногда недостаточно развитыми, которыми отличаются и те другие; сверх того, им свойственна известная ограниченность, которой нет у тех других и вследствие которой их нельзя поставить ни на какой пост и признать где бы то ни было полезными, они могут жить только в своей атмосфере, на собственной почве. Их ограниченность внушает им, что все в науке им необходимо, а на самом деле им нужно только то, что они могут перенести в свою атмосферу, в свой домашний обиход; и они постоянно мечтают о том, чтобы собрать свое разбросанное "имущество" . Если им помешают свить свое собственное гнездо, то они погибают, как бесприютные птицы: в неволе они чахнут и умирают. Если они и разрабатывают отдельные области науки, подобно тем другим, то только такие, на которых произрастают нужные им плоды и смена; какое им дело до того, что наука в общем имеет и не возданные и плохо обработанные места? У них нет никакого объективного интереса к проблемам познания, так как они сами насквозь пропитаны своей личностью, то и взгляды их и познания соединяются в личность, в какое-то многообразное существо, все части которого скреплены тесной зависимостью друг от друга и имеют общее питание и, как целое, окружены своей атмосферой, и издают свой особенный запах. Такие натуры, благодаря этой субъективной иллюзии познания, заставляют ошибочно думать, что какая-нибудь наука (или даже вся философия) представляет нечто законченное и достигшее своей цели. Ход жизни дает нам те же иллюзии, которые временами бывают роковыми для науки и вводят в заблуждение тех описанных выше действительно дельных тружеников ума, в другие же времена, когда царствует, засуха и оскудение, иллюзии действуют, как услада прохладного освежающего оазиса. Таких людей обыкновенно называют философами.

172.

Признание таланта. Проходя по деревне С., я видел мальчика, который щелкал изо всей силы кнутом - он умел это делать, так как, по-видимому, упражнялся долго в этом искусстве. Я бросил на него взгляд, в котором выражалось признание его таланта, хотя в глубине души мне было нестерпимо больно. Так бывает с нами и при признании многих талантов. Мы награждаем их за то, что они причиняют нам страдание.

173.

Смех и улыбка. Чем радостнее и увереннее становится дух человека, тем более отвыкает человек от громкого смеха; зато на губах его постоянно играет одухотворенная улыбка, выражающая его восхищение бесчисленными скрытыми радостями счастливого существования.

174.

Развлечение больных. Как при душевном горе вырывают себе волосы, бьют по голове, царапают лицо или даже, как Эдип, выкалывают себе глаза, так и при сильной физической боли для облегчения ее вызывают в себе чувство больной горечи или воспоминаниями о клеветниках, или людях подозрительных, или представляя в мрачных красках свою будущность, или злобствуя в душе на отсутствующих и стараясь нанести им заочно оскорбления. И, действительно, клин иногда вышибается клином, но при этом все-таки остается горький осадок. Поэтому больным можно рекомендовать другое развлечение, при котором также как будто стихают боли, а именно: думать о благодеяниях и удовольствиях, которые мы можем оказать как нашим друзьям, так и врагам.

175.

Маскирование себя посредственностью. Выдающейся ум ничем не может себя лучше скрыть, как надев на себя маску посредственности, потому что толпа, состоящая из людей посредственных, никогда не поймет этого маскарада, к которому он прибегает отчасти для того, чтобы не раздражить ее, отчасти, и нередко, из сострадания и доброты.

176.

Терпеливые. Кедр все как будто думает, ель как будто чего-то ждет, в них обоих нет нетерпения и они не обращают внимания на маленького человечка, пресмыкающегося у их подножия и пожираемого нетерпением и любопытством.

177.

Лучше шутки. Шутка мне приятнее всего тогда, когда она заменяет собой тяжелую, несомненно справедливую мысль, все равно, как если бы кто-нибудь сделал знак пальцем или подморгнул глазом.

178.

Аксессуар всякого поколения. Туда, где поклоняются прошлому, не надо впускать чистоплотность. Для старины всегда необходимо немного пыли, copy и грязи.

179.

Великая опасность, которой подвергаются ученые. Именно самые дельные и основательные ученые подвергаются опасности видеть постоянное понижение своей жизненной цели и, понимая это, становиться во второй половине своей жизни все недовольнее и невыносимее. Окрыленные самыми широкими надеждами, они вначале жадно набрасываются на свою отрасль науки, берут на себя смелые задачи, решение которых уже наперед предопределено их фантазией, потом, как в жизни всех великих мореплавателей, открывающих новые страны, для них наступает период высшего поднятия знания, догадливости и силы, пока, наконец, они не увидят вдали туманного очертания неведомого берега. Тогда строго относящиеся к себе люди начинают все больше и больше убеждаться, как важно, по возможности, ограничить свои задачи исследования, чтобы мочь довести их решение до конца и избегнуть невыносимую напрасную трату сил, которой страдала наука и прежние периоды, когда ученые работы переделывались по десяти раз, и решение получалось только в одиннадцатый. Но чем больше ученый привыкает упражняться в разгадывании непонятного до полного его уяснения, тем больше находить в том удовольствия, но также становится все требовательнее относительно того, что здесь называется "полным уяснением". Он отстраняет от себя все, что не может быть вполне выяснено и решено, чует его и относится к нему с отвращением, как и ко всему, что только в общем и неопределенном может дать какие-нибудь верные результаты. Его планы юности рассеиваются, как дым, оставив по себе несколько узлов и узелков, и великой учитель занимается их развязыванием, выказывая при этом свою силу. И вдруг среди этой столь полезной неусыпной деятельности овладевает им, уже состарившимся, глубокое уныние, что-то в роде мучений совести, и потом возвращается к нему все чаще и чаще: он не узнает самого себя, ему кажется что он умалился, унизился, преобразился в какого-то искусного карлика, его тревожит то, что он как будто для своего удобства выбрал такое ограниченное поле деятельности для того, чтобы уйти от требовании жизни, которая звала его к великим творческим задачам. Но он уже не может взять на себя этих задач - его время ушло.

180.

Учителя в книжную эпоху. Вследствие того, что самообразование и взаимное обучение все более распространяются, учителя, как мы привыкли их теперь видеть, становятся почти излишними. Друзья, стремящиеся общими силами к приобретению знания, найдут к нему в эпоху книг кратчайший и боле естественный путь, чем учась в школах и у учителей.

181.

Тщеславие, как великая полезность. Каждый более сильный индивидуум в первобытном состоянии относится не только к природе, но и к обществу и к боле слабым индивидам, как к объекту эксплуатации: взяв от них все, что можно взять, он идет дальше. Так как он живет совершенно необеспеченно, по временам страдая от голода, по временам пользуясь излишком, то он убивает больше животных, чем может съесть, и грабит и обижает людей в большей мере, чем это ему нужно. В проявлении его силы проявляется вместе с тем и отмщение за то мучительное и полное страха положение, в котором он живет: он хочет тогда казаться сильнее того, чем он есть, и пользуется всякими благоприятными случайностями для того, чтобы делать зло: усиление внушаемого им страха есть усиление его могущества. Он замечает заранее, что его возвышает или унижает не то, что он есть, но то, за что его считают: таково происхождение тщеславия. Сильный всячески старается, чтобы как можно больше верили в его силу. Подвластные ему люди, которые перед ним трепещут и ему служат, знают, в свою очередь, что их стоимость зависит от его оценки: поэтому они добиваются того, чтобы он их оценил, а не внутреннего довольства собой. Нам знакомо тщеславие только в его ослабленной форме, в очищенных маленьких дозах, потому что мы живем при позднейшем смягченном состоянии общества: первоначально же оно было великой полезностью, сильнейшим средством самосохранения. И действительно, тщеславие бывает тем сильнее, чем умнее тот индивидуум, у которого оно проявляется, потому что внушить большую веру в свою силу легче, чем увеличить эту силу, но только для того, кто одарен умом или, по понятию первобытных времен, - кто хитер и осторожен.

182.

Барометрическое указание культуры. Так мало непреложных барометрических указаний для культуры, что надо радоваться, если имеешь хотя одно безошибочное для домашнего и садового обихода; для того, чтобы узнать принадлежит ли кто-нибудь нам, т. е.. к свободолюбивым умам, надо прежде всего испытать его по отношению к мистицизму. Если он не относится к мистицизму критически, то отойдем от него, от него веет дурным воздухом, он приносит дурную погоду. Нечего нам объяснять таким людям, что такое сирокко, на то у них свои предвещатели погоды: если они не хотят их слушать, то...
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Х   Ч   

 
 
Copyright © 2024 Великие Люди   -   Фридрих Ницше