Об отступниках
1
- Ах, всё уже поблекло и отцвело, что ещё недавно зеленело и пестрело на этом лугу! И сколько мёду надежды уносил я отсюда в свои улья!
- Все эти юные сердца уже состарились - и даже не состарились! только устали, опошлились и успокоились: они называют это «мы опять стали набожны».
- Ещё недавно видел я их спозаранку выбегающими на смелых ногах; но их ноги познания устали, и теперь бранят они даже свою утреннюю смелость!
- Поистине, многие из них когда-то поднимали свои ноги, как танцоры, их манил смех в моей мудрости, - потом они одумались. Только что видел я их согбенными - ползущими ко кресту.
- Вокруг света и свободы когда-то порхали они, как мотыльки и юные поэты! Немного взрослее, немного мерзлее - и вот они уже нетопыри и проныры и печные лежебоки.
- Не потому ли поникло сердце их, что, как кит, поглотило меня одиночество? Быть может, долго, с тоскою, тщетно прислушивалось их ухо к призыву труб моих
и моих герольдов?
- - Ах! Всегда было мало таких, чьё сердце надолго сохраняет терпеливость и задор; у таких даже дух остаётся выносливым. Остальные малодушны.
- Остальные - это всегда большинство, вседневность, излишек, многое множество - все они малодушны.
- Кто подобен мне, тому встретятся на пути переживания, подобные моим, - так что его первыми товарищами будут трупы и скоморохи.
- Его вторыми товарищами - те, кто назовут себя верующими в него: живая толпа, много любви, много безумия, много безбородого почитания.
- Но к этим верующим не должен привязывать своего сердца тот, кто подобен мне среди людей; в эти вёсны и пёстрые луга не должен верить тот, кто знает род человеческий, непостоянный и малодушный!
- Если бы могли они быть иными, они и хотели бы иначе. Всё половинчатое портит целое. Что листья блекнут, - на что тут жаловаться!
- Оставь их лететь и падать, о Заратустра, и не жалуйся! Лучше подуй на них шумящими ветрами, -
- - подуй на эти листья, о Заратустра, чтобы всё увядшее скорей улетело от тебя!
2
- «Мы опять стали набожны» - так признаются эти отступники; и многие из них ещё слишком малодушны, чтобы признаться в этом.
- Им смотрю я в глаза, - им говорю я в лицо и в румянец их щёк: вы те, что снова молитесь!
- Но это позор - молиться! Не для всех, а для тебя, и для меня, и для тех, у кого в голове есть совесть. Для тебя это позор - молиться!
- Ты знаешь хорошо: твой малодушный демон, сидящий в тебе, охотно складывающий руки и опускающий их на колени и любящий удобства, - этот малодушный демон говорит
тебе: есть Бог!»
- Но потому и принадлежишь ты к роду боящихся света, к тем, кому свет не даёт покоя; теперь должен ты с каждым днём всё глубже засовывать голову свою в ночь
и чад!
- И поистине, ты хорошо выбрал час: ибо теперь вновь начинают вылетать ночные птицы. Час настал для всех боящихся света, час отдыха, когда они - не «отдыхают».
- Я слышу и чую: настал их час для охоты и торжественных шествий, не для дикой охоты, а для домашней, пустячной и вынюхивающей охоты людей тихо ступающих и тихо молящихся,
- - для охоты на чувствительных ханжей: все мышеловки для сердец теперь опять расставлены! И где ни поднимаю я завесы, отовсюду вылетает ночная бабочка.
- Не сидела ли она, спрятавшись вместе с другой ночной бабочкой? Ибо всюду чую я присутствие маленьких скрытых общин; а где есть приюты, там есть новые богомольцы и смрад от богомольцев.
- Они сидят по целым вечерам друг у друга и говорят: «Будем опять как малые дети и станем взывать к милосердному Богу!» - устами и желудком, которые испорчены набожными кондитерами.
- Или они смотрят долгими вечерами на хитрого, подстерегающего паука-крестовика, который сам проповедует мудрость паукам и так учит их: «Под крестами хорошо ткать паутину!»
- Или они сидят целыми днями с удочками у болота и оттого мнят себя глубокими, но кто удит там, где нет рыбы, того не назову я даже поверхностным!
- Или они с благочестивой радостью учатся играть на гуслях у песнопевца, который не прочь вгусляриться в сердца молодых бабёнок, - ибо устал он от старых баб и их похвал.
- Или они поучаются страху у полусумасшедшего учёного, ожидающего в тёмных комнатах появления духов, - тогда как дух совсем убегает от него!
- Или прислушиваются к старому бурчащему-урчащему бродяге-дудочнику, который научился у унылых ветров унылости звуков; теперь вторит он ветру и в унылых звуках проповедует уныние.
- А иные из них сделались даже ночными сторожами: они научились теперь трубить в рог, делать ночной обход и будить старьё, давно уже уснувшее.
- Пять слов из старья слышал я вчера ночью у садовой стены: они исходили от этих старых ночных сторожей, унылых и сухих.
- «Для отца он недостаточно заботится о своих детях: человеческие отцы делают это лучше!» -
- «Он слишком стар! Он уже совсем перестал заботиться о своих детях» - так отвечал другой ночной сторож.
- «Разве у него есть дети? Никто не может этого доказать, если он сам не докажет! Мне давно хотелось, чтобы он однажды основательно доказал это».
- «Доказал? Как будто он когда-нибудь что-нибудь доказывал! Доказательства ему трудно даются; он придаёт больше значения тому, чтобы ему верили».
- «Да! да! Вера делает его блаженным, вера в него. Такова привычка старых людей! То же будет и с нами!» -
- - Так говорили между собой два старых ночных сторожа и пугала света и затем уныло трубили в свой рог: это происходило вчера ночью у садовой стены.
- У меня же сердце надрывалось со смеху, оно хотело вырваться и не знало, куда? и надорвало себе живот.
- Поистине, я умру оттого - что задохнусь со смеху, глядя на пьяных ослов и слушая ночных сторожей, сомневающихся в Боге.
- Разве не прошло давным-давно время для всех подобных сомнений? Кто стал бы ещё будить давно уснувшее старьё, страдающее светобоязнью!
- Уже давным-давно пришёл конец старым богам, - и поистине, у них был хороший, весёлый божественный конец!
- Они не «засумерились» до смерти, - об этом, конечно, лгут![36] Напротив: однажды они сами засмеяли себя - до смерти!
- Это случилось, когда самое безбожное слово было произнесено одним богом - слово: - «Бог един! У тебя не должно быть иного Бога, кроме меня!» - старая борода, сердитый и ревнивый Бог до такой степени забылся:
- И все боги смеялись тогда, качаясь на своих тронах, и восклицали: «Разве не в том божественность, что существуют боги, а не Бог!»
- Имеющий уши да слышит.
- Так говорил Заратустра в городе, который любил он и который прозывался: «Пёстрая корова». Отсюда оставалось ему всего два дня пути, чтобы быть опять в своей пещере и у своих зверей; и душа его непрестанно радовалась близости возвращения.
|
