Об умаляющей добродетели
1
- Спустившись на сушу, Заратустра не направился прямо на свою гору и в свою пещеру, а прошёлся по разным дорогам, всюду задавая вопросы и осведомляясь о многом, так что, шутя, он говорил о себе самом: «Вот река, многими извивами возвращающаяся к источнику своему!» Ибо он хотел узнать, что случилось с человеком в отсутствие его: стал ли он более великим или меньше прежнего? И однажды увидел он ряд новых домов; дивился он этому и сказал:
- «Что означают дома эти? Поистине, не великая душа построила их по своему подобию!
- Не глупый ли ребёнок вынул их из своего ящика с игрушками? Пусть бы другой ребёнок опять уложил их в свой ящик!
- А эти комнаты и каморки: могут ли люди выходить из них и входить туда? Они кажутся мне сделанными для шелковичных червей или для кошек-лакомок, которые не прочь дать полакомиться и собою!»
- И Заратустра остановился и задумался. Наконец он сказал с грустью: «Всё измельчало!
- Повсюду вижу я низкие ворота: кто подобен мне, может ещё пройти в них, но - он должен нагнуться!
- О, когда же вернусь я на мою родину, где я не должен более нагибаться - не должен более нагибаться перед маленькими!» - И Заратустра вздохнул и устремил взор свой вдаль.
- В тот же день сказал он речь свою об умаляющей добродетели.
2
- Я хожу среди этих людей и дивлюсь: они не прощают мне, что я не завидую добродетелям их.
- Они огрызаются на меня, ибо я говорю им: маленьким людям нужны маленькие добродетели, - ибо трудно мне согласиться, чтобы маленькие люди были нужны!
- Я похож здесь на петуха в чужом птичнике, которого клюют даже куры; но оттого не сержусь я на этих кур.
- Я вежлив с ними, как со всякой маленькой неприятностью; быть колючим по отношению ко всему маленькому кажется мне мудростью, достойной ежа.
- Все они говорят обо мне, сидя вечером у очага, - они говорят обо мне, но никто не думает - обо мне!
- Вот новая тишина, которой я научился: их шум вокруг меня накидывает покрывало на мои мысли.
-
Они шумят между собой: «Что несёт нам эта тёмная туча? берегитесь, чтобы не принесла она нам заразы!»
- И недавно одна женщина отдёрнула своего ребёнка, тянувшегося ко мне. «Унесите детей! - кричала она. - Такие глаза опаляют детские души».
- Они кашляют, когда я говорю: они думают, что кашель - возражение против могучих ветров, - они нисколько не догадываются о шуме моего счастья!
- «У нас ещё нет времени для Заратустры» - так возражают они; но что толку во времени, у которого «нет времени» для Заратустры?
- И даже когда они восхваляют меня - разве мог бы заснуть я на славе их? Терновый пояс - хвала их для меня: я испытываю зуд, даже когда снимаю его.
- И вот чему научился я у них: тот, кто хвалит, делает вид, будто воздаёт он должное, но на самом деле он хочет получить ещё больше!
- Спросите у моей ноги, нравится ли ей их манера хвалить и привлекать к себе! Поистине, при таком такте и при таком тик-таке не хочет она ни танцевать, ни оставаться в покое.
- Они пробуют хвалить мне маленькую добродетель и привлечь меня к ней; в тик-так маленького счастья хотели бы они увлечь мою ногу.
- Я хожу среди этих людей и дивлюсь: они измельчали и всё ещё мельчают - и делает это их учение о счастье и добродетели.
- Они ведь и в добродетели скромны, ибо они ищут довольства. А с довольством может мириться только скромная добродетель.
- Правда, и они учатся шагать по-своему и шагать вперёд; но я называю это ковылянием. - И этим мешают они всякому, кто спешит.
- И многие из них идут вперёд и смотрят при этом назад, вытянув шею: я охотно толкаю их.
- Ноги и глаза не должны ни лгать, ни изобличать друг друга во лжи. Но много лжи у маленьких людей.
- Некоторые из них обнаруживают свою волю, но большинство лишь служит чужой воле. Некоторые из них искренни, ни большинство - плохие актёры.
- Есть между ними актёры бессознательные и актёры против воли, - искренние всегда редки, особенно искренние актёры.
- Качества мужа здесь редки; поэтому их женщины становятся мужчинами. Ибо только тот, кто достаточно мужчина, освободит в женщине - женщину.
- И вот худшее лицемерие, что встретил я у них: даже те, кто повелевают, подделываются под добродетели тех, кто служит им.
- «Я служу, ты служишь, мы служим» - так молится здесь лицемерие господствующих, - но горе! если первый господин есть только первый слуга![32]
- Ах, даже в их лицемерие залетело любопытство моего взора; и я хорошо угадал их счастье мухи и их жужжание на освещённом солнцем оконном стекле.
- Сколько вижу я доброты, столько и слабости. Сколько справедливости и сострадания, столько и слабости.
- Все они круглы, аккуратны и благосклонны друг к другу, как круглы, аккуратны и благосклонны песчинки одна к другой.
- Скромно обнять маленькое счастье - это называют они «смирением»! и при этом они уже скромно косятся на новое маленькое счастье.
- В сущности в своей простоте они желают лишь одного: чтобы никто не причинял им страдания. Поэтому они предупредительны к каждому и делают ему добро.
- Но это трусость - хотя бы и называлась она «добродетелью». -
- И когда этим маленьким людям случается говорить грубо - я слышу в голосе их лишь хрипоту: ибо всякий сквозняк - делает их хриплыми.
- Хитры они, и у добродетелей их хитрые пальцы. Но им недостаёт кулаков, их пальцы не умеют сжиматься в кулак.
- Добродетелью считают они всё, что делает скромным и ручным; так превратили они волка в собаку и самого человека в лучшее домашнее животное человека.
- «Мы поставили наш стул посередине, - так говорит мне ухмылка их, - одинаково далеко от умирающего гладиатора и довольных свиней».
- Но это - посредственность; хотя бы и называлась она умеренностью.
3
- Я хожу среди этих людей и роняю много слов; но они не умеют ни брать, ни хранить.
- Они удивляются, что я не пришёл обличать их похоти и пороки; но поистине, я не пришёл также предостерегать от карманных воров!
- Они удивляются, что я не желаю оттачивать и накачивать их ум; как будто им мало ещё умников, тонких, чей голос скрипит, как грифель по аспидной доске!
- И когда я кричу: «Кляните всех трусливых демонов в вас, которые желали бы визжать, крестом складывать руки и поклоняться», они восклицают: «Заратустра - безбожник».
- И особенно кричат об этом их проповедники смирения - да, именно им люблю я кричать в самое ухо: да! Я - Заратустра, безбожник!
- Проповедники смирения! Всюду, где есть слабость, болезнь и струпья, они ползают, как вши; и только моё отвращение мешает мне давить их.
- Ну что ж! Вот моя проповедь для их ушей: я - Заратустра, безбожник, который говорит «кто безбожнее меня, чтобы я мог радоваться его наставлению?»
- Я - Заратустра, безбожник: где найду я подобных себе? Подобны мне все, кто отдают себя самих своей воле и сбрасывают с себя всякое смирение.
- Я - Заратустра, безбожник: я варю каждый случай в моём котле. И только когда он там вполне сварится, я приветствую его как мою пищу.
- И поистине, многие случаи повелительно приближались ко мне; но ещё более повелительно говорила к ним моя воля, - и тотчас стояли они на коленях, умоляя -
- - умоляя, чтобы дал я им пристанище и оказал им сердечный приём, и льстиво уговаривая: «Видишь, о Заратустра, так только друг приближается к другу!» -
- Но что говорю я там, где нет ни у кого моих ушей! И так стану я взывать ко всем ветрам:
- - Вы все мельчаете, вы, маленькие люди! Вы распадаетесь на крошки, вы, любители довольства! Вы погибнете ещё -
- - от множества ваших маленьких добродетелей, от множества ваших мелких упущений, от вашего постоянного маленького смирения!
- Вы слишком щадите, слишком уступаете: такова почва, на которой произрастаете вы! Но чтобы дерево стало большим, для этого должно оно обвить крепкие скалы крепкими корнями!
- Даже то, чего вы не исполняете, помогает ткать ткань всего человеческого будущего; даже ваше ничто есть паутина и паук, живущий кровью будущего.
- И когда вы берёте, вы как бы крадёте, вы, маленькие добродетельные люди; но и среди мошенников говорит честь: «Надо красть только там, где нельзя грабить».
- «Даётся» - таково учение смирения. Но я говорю вам, вы, любители довольства: берётся и будет всё больше браться от вас!
- Ах, если бы вы сбросили с себя всякое полухотение и решительно отдались и лени и делу!
- Ах, если бы вы поняли мои слова: «Делайте, пожалуй, всё, что вы хотите, - но прежде всего будьте такими, которые могут хотеть!
- Любите, пожалуй, своего ближнего, как себя, - но прежде всего будьте такими, которые любят самих себя -
- - любят великой любовью, любят великим презрением!» Так говорит Заратустра, безбожник. -
- Но что говорю я там, где нет ни у кого моих ушей! Здесь ещё целым часом рано для меня.
- Свой собственный провозвестник я среди этих людей, свой собственный крик петуха среди тёмных улиц.
- Но приближается их час! Приближается также и мой! Час от часу становятся они меньше, беднее, бесплоднее - бедная трава! бедная земля!
- И скоро будут они стоять, подобно сухой степной траве, и поистине, усталые от себя самих, - и томимые скорее жаждой огня, чем воды!
- О благословенный час молнии! О тайна перед полуднем! - в блуждающие огни некогда превращу я их и в провозвестников огненными языками:
- - возвещать будут они некогда огненными языками: он приближается, он близок, великий полдень!
- Так говорил Заратустра.
|
